Геннадий рассекал по тундре на своём Камазе и довольно насвистывал.
Огромный кузов, набитый досками, бревнами, линолеумом, гвоздями, и прочим строительным материалом, приятно грел душу. За этой самой душой сейчас осталось каких-то несколько десятков жалких тыщ – меньше, чем зарплата. Но дауншифтинг он такой. Непредсказуемый, ага.
Началось это давно. Депра давила, давила, давила. Не давала дышать. Подстерегала в отдраенном лифте, в офисах, ютилась в зрачках руководителей и партнёров, танцевала на столах коллег... Но только когда после одного корпоратива она грустно взглянула на него из унитаза, словно знаменитый майор, Геннадий понял: хватит. Всё. Приехали. Вернее, уехали.
Распродал недвижимость, соскрёб со счетов деньги. Вспомнив бурную юность, откопал свои права категории «С», купил огромный Камаз – новёхонький, прямо с завода. На остальное накупил пиломатериалов – мужик он или не мужик, в конце-то концов?! Вон, прадед вообще кузнецом был, коллекционные клинки выковывал, лошадей обувал, оградки калил – на все руки мастер, в общем. А чем он, Геннадий, хуже? Построит дом. Березку посадит. Бабу, может, нормальную найдёт, чтоб дома борщ был, а не паровая брокколи. И фитнес - только вместе. Ночью. И без инструктора.
Радио шумело. Ловец снов покачивался над приборной доской, иконка мелко дребезжала о зеркало. Геннадий смолил любимые Кэпитан Блек, подпевал гнусавому от помех голосу задорную балладу с неопределёнными русско-народными артиклями, и смотрел на зимник. А зимник смотрел на него. Утоптанная тяжелыми колёсами, отутюженная грейдерами, дорога прорезала бесконечное белое пространство лесотундры. Низкорослые деревца маскировались под сугробы, сугробы по обочинам – под холмики, низкорослые сопки – под курганы. Геннадий не так уж много бывал на Северах, но даже он знал: здесь, на чердаке планеты, пространство и время растягиваются, закольцовываются, свиваются в петли. За время, проведённое в мегаполисе, Гена уже основательно подзабыл острый запах смороженного болота, из которого нехотя выныривает сонная рыба-солнце. Поэтому сейчас он то и дело приспускал стекло, чтобы сделать пару глотков пьянящего, чистейшего воздуха, и, выдохнув шелестящий парок, юркнуть обратно в тёплую кабину.
Через пару часов и без того тусклый, день почти полностью померк. С ним ослабели и радиоволны: из-за технических сложностей, на этом куске зимника расстояние между придорожными базами было почти двести километров, а «солнечная» погода ещё и добавляла помех. Когда голоса в приёмнике слились в слегка повизгивающий гул, Геннадий понял: пора делать санитарную остановку. Ну и диск с музлом заодно найти.
Место для остановки удалось найти не сразу: с наступлением темноты задул ветер, и на холмике, куда метил Геннадий, начал образовываться перемёт. Снег пролетал мимо стекла со скоростью совы, заприметившей мышь, останавливаться даже на пару минут было нельзя: заметёт в момент. Внимательно приглядываясь к вешкам, и не менее тщательно матреясь, Гена сжал ноги и продолжил путь. Повезло: буквально через пяток километров зимник уткнулся в затишок между двумя сопками. Обычно, на Севере дороги прокладывают по возвышенностям, где суше и почва промерзает быстрее. Однако тяжёлая поступь глобального потепления уже давно грохотала по тундре «взрывами» новых булунняхов, они же - холмы выпучивания, которые образуются, когда оттаивающая мерзлота разрывает почву изнутри.
Выполнив требование природы, Геннадий снова тронулся в путь. Стоило выехать на прямую линию между вершинами, булунняхов, как мотор начал кашлять. Потом машину тряхнуло. Гена выматерился. Всё повторилось. Гена бросил сигариллу в пепельницу. Машину тряхнуло последний раз. С жутким скрежетом, мотор фыркнул, фыркнул, фыркнул… и заглох.
Ударив ладонями по баранке, Геннадий со смаком рассказал «ловцу снов» всё, что думает о произошедшем. Посидев секунд пять, набросил ватник и вылез из кабины. Вылез без особой надежды: автомеханик из него был, прямо скажем, так себе, ведь ничего сложнее зарядки аккумулятора он не делал. Да и то в детстве. Поэтому, поковырявшись для успокоения, он вернулся в кабину и погрузился в инструкцию, благодаря Бога за то, что заглох в затишке, куда «не добивает» основная метель.
Как и следовало ожидать, ничего сделать с машиной Гена не смог. Даже подмогу вызвать было невозможно: рация умерла вместе с мотором, навороченный айфон гикнулся от мороза ещё на выезде из города, старый кнопочный телефон сигнал не ловил, ну а спутникового телефона не было: земноводное, проглотившее покупку Камаза, при виде ценника на трубку Тримбл напрочь перекрыло Гене дыхание. То самое дыхание, которое вырывалось сейчас густым паром даже здесь, в закрытой от ветра кабине.
- Дифференциала ты маргинальная! – сказал Геннадий, и почесал шею под кадыком, - и чё теперь делать?
Закрепив на приборной панели фонарь, Гена высунулся в окно и щёлкнул по наружному термометру: тридцать три... тридцать восемь… сорок. Быстро закрутив стекло обратно, мужчина начал шарить по задворкам кабины в поисках портативной печки. Потом, надёжно установив её на трёх ногах, ещё раз почесал шею и полез в кузов.
Сосна, ольха, берёза. Тканевые обои. Кусок линолеума. Огонь жадно лизал предложенные лакомства, пыхтел, переливался зеленоватым, прыскал искрами. Глядя на плазменного гурмана, Геннадий сунул в рот половину холодной картошки, и загрустил. Нет, какое-никакое отопление в кабине будет – вон, целый кузов, считай, дров. А вот из еды - всего несколько бутербродов, четыре клубня картофеля, да большой термос с крепким чаем. День, ну два, продержаться можно. А дальше? Дальше, скорее всего, проедет ещё какой-нибудь транспорт. Или трактор. Или вовсе караван с продуктами и ништяками для вахтовиков. Успокоившись этой мыслью, Геннадий свернулся круассаном на разложенном заднем кресле, и уснул.
Метель бушевала два дня. Когда, наконец, утих последний шкодливый ветерок, зимник было не отличить от окружающей тундры, только сигнальные вешки кое-где виднелись из-под снега. Бутерброды закончились, картошка тоже. Допив последний глоток чая, Геннадий подкинул в печку очередной кусок линолиума, и высунулся наружу – зачерпнуть снега в ржавый бидон, неизвестно каким везением закинутый в кузов грузчиками. В конце концов, без еды можно продержаться, а без воды – нет.
- И чёрт же меня дёрнул Ваську не послушать! – в сердцах воскликнул Гена, - вот, опытный же человек, плохого не посоветует. А я?...
Время тянулось медленно. Геннадий возился с радио, обоими мобильниками, даже залазил на крышу грузовика в поисках хоть какого-то сигнала. Бесполезно. Шансы, что вот-вот проедет какой-нибудь транспорт или хотя б грейдер, неслись к нулю, словно пресловутый домкрат в черную дыру. И тогда, вконец отчаявшись, Гена полез в печку.
«Толстый слой холодного пепла на ладошку, два горячих уголька поверх, досточку достал, на пальцы поплевал, и мазюкаешь» - учил дед, передавая юному наследнику вековую мудрость семьи, «токмо без надобности не балуй, не любят они этого». Ещё раз поглядев из окна на бескрайнюю тундру, а потом на чисто вылизанный контейнер из-под картошки, Гена решил, что надобность всё-таки присутствует.
Шипя и чертыхаясь, он начал возюкать горячими, ещё красноватыми угольками по доске. Копыта, рога, шерсть, нос пятачком. Когда последний штрих был готов, Гена надрезал палец, побрызгал на художество кровью, и сунул дощечку в огонь, после чего почувствовал себя полным идиотом. И, разумеется, неистово возжелал выпить. Но было нечего.
- Пить – здоровью вредить, - сказал кто-то.
Голос был сладким, рвотно-липким, словно теплая виноградная чача жарким полуднем. Геннадий обернулся, и увидал чёрта. Вернее, чёрту. Чертовку. Чёртодевку. Или как лучше сказать?
- Ой… а что, черти бабы бывают?! – изумился очевидному Гена, разглядывая резьбу на копытах, пирсинг на пяточке, и зачёсанную на бок протравленно-блодинистую гриву с фиолетовыми полосочками.
- Хамло и шовинист! – ответила чёрта, сверкнув прямоугольными стеклами очков и стразами оправы, - Андромда меня зовут. Равноправие суть основа развития! Зачем вызывал?
- А… э…. это… выбраться бы надо, - промямлил Гена.
- Кхм.
Сморщив пятачок, чёрта посмотрела за окно.
- Лопату, что-ли, сам сделать не можешь?
В кузове что-то зашевелилось, заскрежетало, застучало, и в угол кабины вползла грубо сбитая из стройматериала лопата. Геннадий поднял её за шершавое древко и оглядел, держа на вытянутых руках.
- Знаешь, это тут не поможет. Уж больно тонкая какая-то. И вообще, зачем мы лопата, когда есть ты?
- В смысле? – подняла кустистые брови чёрта.
- Ну… эээ… ну как… на закорках же…
- На чёёёём?!
И без того красноватые, маленькие глазки зажглись яростью оскорблённой до глубины ушей женщины, чётко осознающей своё превосходство над членоносцами.
- Эээ… шее? Плечах? Спин… не… л-ладно, дурацкая идея.
- Вот именно! Мало того, что в тундру какую-то вытянул, так ещё и на закорках его тащи! – чёрта плюхнулась в водительское кресло и начала разглядывать салон, - всё на женщинах, всё на женщинах! Хоть иконы бы убрал, раз чёрта-хранителя вызывать умеет… Так, а ты чего сидишь, клиент? Лопата есть, открываем дверь и работаем!
- Это не поможет, - убежденно сказал Гена, глядя на крохотный кончик метровой вешки, торчащий из перемёта, - тут нужен грейдер.
- Где тут? – переспросила чертовка, поднимая по-козьи кустистые брови.
- Ну, тут. Там. На дороге.
Пожав плечами, Андромеда топнула резным копытцем. Камаз содрогнулся, Геннадий вцепился в трубу портативной печки. Пройдя по машине, по колёсам, вибрация растворилась в снегу, во льду, в почве.... Через несколько секунд в паре метров от капота вознёсся к вечереющему небу столб пара. По капоту забарабанили капли. Вернее, крохотные осколки льда.
- Итить….! – только и сказал Геннадий.
- Колотить, - передразнила чёрта, - совсем трёхнутый. Сам заказал, сам испугался. Во мужики пошли! Тундра!
Проморгавшись, Гена потряс головой, а потом сунул нос в склянку с тосолом, чтобы прийти немного в себя. От резкого запаха в мозгу прояснилось, и Гена понял ситуацию в правильном свете.
- Не грейзер, а грейдерю Грей-дер, - по слогам проговорил мужчина, - трактор такой, понимаешь?
- Трактор? Ну так бы и сказал, трактор. И дикцию тебе бы подправить.
Чёрта хотела прибавить что-то ещё, но передумала. Вместо этого она поставила изящную козью ножку прямо на колени Геннадию, наклонилась так, что сосцы едва прикрытого шерстью вымени коснулись лба мужчины, и начала подтачивать резьбу на копытце. Гена сглотнул и вспомнил недавно прочитанную книгу, что-то типа исторического фентези, где средневековый хрен попал в мифологическую страну и трахал вот такую же вот… чёрту? Нимфу? Дриаду? Как же её там?
Поток мыслей прервал отчётливый «пык-дык-дык-дык, пык-дык-дык-дык», что катился над тундрой, словно девятый вал над тропическим атоллом. Чёрта тут же убрала ногу, и вовремя: не помня себя от радости, Геннадий вскочил и рванулся к двери.
- Едет! Едет! От, чертовка, наколдовала! Ух! Спаси… то-есть, благодарствую! Урррааа!! – заорал Гена, и выскочил встречать спасителей.
Когда, продрогший и насквозь промокший, Гена выкарабкался из снега обратно в выстуженную кабину, чёрта уже отполировала оба копыта, и вальяжно развалилась на разложенном кресле, разглядывая остатки дощечки с рисунком.
- Мда. Ну, не худграф, не худграф, - морщила она пятачок, отчего колокольчик в правой ноздре звенел, словно смеялся, - но попку мне симпатичненько отрисовал, дааа...
- Слышь, это, снег разгреби, - задыхаясь, выговорил Геннадий.
- С какой такой стати? - фыркнула Андромеда и села, свесив одну ногу на пол, а вторую поджав под себя, - у тебя, Геночка, лопата есть. И три выполненных желания. Так что, как там у вас любят говорить, досвиданьица. Счастливой тракторной прогулки.
И исчезла.
Никогда ещё Геннадий не работал так усердно. Шутка ли – прокапывать дорожку в полутораметровом снежном заносе! Да ещё на тридцатиградусном морозе! Хорошо хоть, лопата, хоть дрянная и хрупкая на вид, не ломалась, только вибрировала и постанывала в такт шелестящему, словно шёлк, дыханию. Раз за разом поднимая кусок снега над головой, Геннадий отчаянно проклинал чёрту, деда, тундру, и собственный маразм. Красивых историй начитался, жизню новую начать захотел! Дубина…
Когда Гена выбрался на относительно чистую (всего-то тридцать сантиметров снега) дорогу, фары грейдера как раз поравнялись с Камазом.
- Мужики! Мужики!! – заорал Гена, и замахал лопатой, стараясь попасть в снопы света.
Бесполезно. Грейдер надвигался, медленно, но неотвратимо. Геннадий заскочил на подножку, рывком открыл дверь тёмной кабины, и едва не свалился от смеси перегара и чего-то маслянисто-зловонного. Тут загорелась подсветка, и Гена увидел, что поперёк сиденья лежит человек. Вернее, тело. Мёртвое: на засаленном ватнике расплывалось красное пятно, из центра которого торчал нож. Обычный столовский общепитовский нож, каким мажут масло в любой, даже самой элитной, столовке. Брошенные на произвол судьбы, руль и рычаги ходили в воздухе сами по себе.
- О, чёрт, чёрт, чёёёёрт! – вскричал Геннадий.
Подавив порыв спрыгнуть с подножки, он сделал шаг в кабину, перегнулся через тело к зажиганию, и заглушил мотор. А потом, посмотрев ещё раз на тело, не выдержал, и блеванул.
Продышавшись на свежем воздухе, Геннадий вернулся в кабину уже родного Камаза, и снова растопил печь. Согревшись, и тяпнув кипятку, мужчина посмотрел за окно, туда, где на фоне снежного склона булунняха замер силуэт трактора. Это действительно был трактор, причём с ростовскими номерами. Каким образом чёрта его выдернула, и откуда, и что произошло за многие тысячи километров, Гена даже думать не хотел. Он размышлял только об одном: как ехать в кабине с трупом, да ещё несвежим? Он же провоняет всё на свете!
- Хотя на холоде всё, вроде, сохраняется, - припомнил Геннадий, - так, если его вытряхнуть и снегом присыпать, пролежит до весны, там и найдут. Только вот номера куда-то деть надо.
Повинуясь странному наитию, Гена провёл рукой по приборной панели, включил радио.
- Внимание! Внимание! – раздался тревожный голос, - надвигается буран! Надвигается буран! Всем водителям срочно возвращаться на базы!...
Геннадий выключил радио и снова уставился в темноту. До ближайшего перехвата километров сто. За ним никто до бурана не поедет, а если поедет, то только после. А пока до него докопаются, он подохнет от голода и холода. И станет как тот, ножом в груди.
Гена разломал штакетину, и подбросил её в печку, налившуюся алым. Наверное, так выглядит адское пламя. То самое, в котором когда-то сгинул каждый из его предков-кузнецов. Кузнец и дьявол – штамп, предрассудок, пережиток прошлого. Реальность для тех, кто умеет её создавать. Создавать так же кропотливо, словно новый дом, в котором ты планировал начать новую жизнь. Но жизнь сама находит тебя. Жизнь, и тот самый выбор – жить или не жить, передать не то семейное проклятие, не то дар, или нет? Жизнь… Сколько она стоит? И чем расплачиваться?
Геннадий поднял голову. Протянув руку, повернул зеркало заднего вида так, чтобы увидеть в нём себя. Расплачиваться. Каждая работа должна оплачиваться. Каждая. И лопата, и гейзер, и трактор. Любая работа.
…Когда огромный костёр прогорел, полярный лис спустился со своего наблюдательного пункта на булунняхе, привлечённый запахом жареного мяса – подобные лакомства не часто встретишь в тундре. Откушав, и встряхнув белоснежную шубку от снега, лис пошёл прочь, стараясь не наступать на следы тракторных гусениц, огромных колёс, и иконку, торчащую из них.
Похожие статьи:
Рассказы → Елки-палки
Видео → Двадцать шагов туда и обратно.
Рассказы → Возле ада. 1часть
Рассказы → Почти идеальный план
Рассказы → Саня Чёрт
) пропустила.
Скоро будет разборчик))
надеюсь он не скушал того мертвого джентльмена
